Далеко на севере, среди студеного моря, на одиноком острове раскинулось королевство, погруженное чуть не круглый год в холодные сумерки и туманы. Зима была здесь длинная, а лето короткое. Дикие скалы лишь ненадолго бывали покрыты седыми мхами, а затем опять их заносило снегом. Мало тут было зелени и цветов, но люди, жившие в королевстве, любили свою родину, свое суровое море, любили и ценили всякую жизнь, всякую былинку, а бледные цветы их полей радовали их больше, чем радуют роскошные цветники избалованных жителей юга. Поэтому, когда наступала весна и солнце ласково пригревало землю, король устраивал пышный народный праздник, к которому все готовились еще с осени и которого с нетерпением дожидались целую долгую зиму. Обыкновенно к этому празднику съезжались в гости чужеземные принцы. Все любили старого короля за ум и редкую доброту, всем хотелось научиться у него заботам о людях, которым, несмотря на стужу и долгую зиму, жилось легко и хорошо в королевстве. У короля была красавица дочь, принцесса Изольда. Такая же добрая, как отец, она всегда помогала больным и несчастным, и король одобрял в ней эти стремления. Он говорил ей, что настоящее счастье только и есть в милосердии, а если мы будем жестоки, то и нам самим изменит наше счастье. Быстро пролетело веселое лето... Угрюмо и пустынно стало холодное море. Серое, точно сталь, оно тяжело колышется под напором ледяного ветра; взбушует, взревет и снова затихнет; то заскрежещет плавучими льдами, то завоет, то вдруг замолчит. Но бушует ли оно, молчит ли — нет в него веры: оно одинаково сурово и неприветливо. Солнце уже не проглядывает сквозь серые тучи, над голыми скалами вновь ползут тяжелые туманы... Всё приумолкло. Наступила долгая, томительная зима. Всякий день принцесса Изольда, задумавшись, подходила к окну дворца, к тому высокому большому окну, из которого был виден замерзший, покрытый снегом берег, а за ним далекою серою полосою виднелось море, сливавшееся с небом, таким же серым и неприветливым. Подолгу простаивала здесь Изольда, вспоминая недавнее лето. Где те цветы, которые вплетала она в свои волосы? Где свежая зелень, ясные, теплые ночи, веселые песни?.. Всё унесла зима. Ничего не осталось. — О чем ты грустишь, моя милая дочь? — спрашивал король, видя Изольду печальной и задумчивой возле окна.— Что ты глядишь всё на море? — Наше море свирепо,— отвечала Изольда.— Много кораблей поглотило оно, и я боюсь за тех, кто поздно уезжает от нас. Я боюсь за принца Сагира. — Не бойся, дитя мое,— ласково успокаивал король.— Принц Сагир успел уже миновать опасности. Он плывет теперь на своем корабле, приближаясь к родине. О, как прекрасна его родина, если б ты знала! И король начинал рассказывать о прелестях южного моря, о родине принца Сагира — и тем разгонял печальные мысли Изольды. — Теперь уже недолго. Пройдет зима, наступит весенний праздник, и принц Сагир вернется к нам. Он привезет тебе всего, чем богата его родина: и плодов, и камней, и металлов, и мы отпразднуем вашу свадьбу так, чтоб ни одно существо в моем королевстве не забыло этого дня: всем милости — от мала и до велика! Однажды, когда стояла морозная, лунная ночь, Изольда подошла к окну полюбоваться снежной пустыней. Ночь была так ясна, что видно было всё, точно днем, а мороз был такой сильный, что стекло покрылось от него ' нежным и тонким узором, похожим на тончайшие ветви, на звезды и стрелы. Изольда залюбовалась. «В день моей свадьбы,— весело подумала она,— я надену наряд такой же, как моя милая родина: белое платье — как снег, серый плащ — как море, и на голову надену убор из тонких стрелок — как узоры мороза, и чтоб сверкали они и искрились, как снежинки при лунном свете!» На другой день Изольда приказала готовить, какой замыслила, свадебный наряд. Придворная швея взялась делать платье, похожее на снег; мастер взялся приготовить плащ стального цвета — моря; но никто не знал, как сделать убор для головы, который походил бы на стрелки мороза. Разослали гонцов по всему королевству, обещая награду тому, кто исполнит этот убор, но никто не являлся. Никто не мог выдумать такого убора. Наконец пришел к Изольде старик, много и долго странствовавший по свету, и сказал, что может сделать убор, только на это необходимо много времени. — Далеко на юге, на берегу одной большой реки,— говорил старик,— живут белые цапли. Их очень много в том краю, потому что их никто не убивает, так как мясо их не годится в пищу, и они живут свободно. Каждую весну у них вырастает на голове белый хохолок, высокий и пышный, с нежными, чудесными волокнами, тонкими, как паутина. В этой стране скоро наступит весна. Нужно торопиться, и если сейчас же поехать туда, то как раз застанешь весну... — Так поезжай! — воскликнула Изольда, глядя на старика разгоревшимися от восторга глазами. — И если достать хохолок и на нем укрепить мелкие алмазы, то получится именно то, о чем мечтает принцесса. Наша весна наступит еще не скоро. За это время можно съездить и возвратиться как раз к твоей свадьбе. — Но как же достать хохолок? — спросила Изольда, радостная и сияющая. — Для этого нужно,— ответил старик, таинственно наклоняясь к принцессе,— одну только цаплю... убить... — Убить?.. Принцесса опустила руки и грустно покачала головой. — Нет,— тихо возразила она,— не надо мне такого наряда. Старик поклонился и вышел. Всю ночь не спалось Изольде. Она знала, как огорчился бы отец, если б она согласи- лась. Но как, должно быть, красив и блестящ будет этот убор!.. «Белые цапли...— думала Изольда, вспоминая слова старика.— Мясо их не годится в пищу... их не убивает никто... Их много...» И если достать хохолок и укрепить на нем алмазы, то будет именно то, о чем она мечтает... И ей представлялась будущая весна, принц Сагир, белоснежное платье с серым плащом и искры морозных волокон... «Только одну...— продолжала думать Изольда,— только одну убить...» И мало-помалу убить одну птицу, хотя и ради прихоти, стало казаться ей не таким уж страшным делом, как вначале; ведь все равно птица умрет — немного раньше или немного позднее. Зато как хорош будет ее свадебный убор! Как будет доволен принц Сагир! Как будет прелестна в этом наряде сама Изольда! Так думала принцесса, соблазняясь всё более мыслью о наряде. Долго мучилась она над этим вопросом и, наконец, решилась. Наутро призвала старика и приказала собираться в путь. Приближалась уже весна. Вся страна готовилась к празднику, на этот раз небывалому. Король в честь дочери-невесты расточал милости, и все были радостны; только Изольда одна оставалась задумчивой, невеселой. Уже давно раскаялась она, давно сожалела о том, что поддалась минутному соблазну. Но сделать было уже нельзя ничего, и она старалась меньше думать об этом. Зазеленела весенняя трава, весело зашумело море, стали съезжаться принцы, а старик всё еще не возвращался. Изольда была даже рада этому и, глядя на свой венчальный наряд, начинала уже придумывать, чем заменить головной убор. Приехал с блестящею свитой и дорогими подарками принц Сагир. Уже назначен был день свадьбы и народного праздника, и всё было готово к великому торжеству. Накануне вечером пришел в гавань корабль из далеких стран, а через несколько времени явился во дворец старик. Поклонившись принцессе, он молча подал ей золоченый ящик. Изольда открыла его и вскрикнула от изумления и восторга. На темном бархатном дне ящика лежали развернутые веером тончайшие белые веточки, нежные как пух и белые как снег, а среди них сверкали и искрились чуть видимые алмазы. Лучшего подобия морозного узора невозможно было представить. Это и было то самое, о чем могла лишь мечтать Изольда. — О, как прекрасно! — воскликнула она в изумлении.— Как чудесно! Как красиво! Но вдруг она замолчала и на минуту закрыла глаза. — Ты убил ее? — выговорила она с тревогой. — Да, принцесса,— спокойно отвечал старик.— Убил, чтобы срезать с нее этот хохолок. Я срезал и отвез его в большой город, где умеют делать такие замечательные работы из золота и драгоценных камней. Все удивились красоте этих перьев, и много молодых женщин, много торговцев, много всяких людей приходили ко мне любоваться и просили продать им, но я ни за что не соглашался. Я отдал хохолок знаменитому мастеру, лучшему в мире, и рассказал ему о твоем желании. И вот, видишь, что он сделал! — с гордостью указал старик на блестящий убор. — Благодарю тебя,— ответила Изольда, закрывая ящик. Руки ее дрожали. На другой день на месте торжества собралась несметная толпа ликующего народа, чтобы приветствовать жениха и невесту. Все пришли с молодыми зелеными ветвями и цветами, всюду раздавались песни и крики в честь доброго короля. — Да здравствует наш добрый король! Да здравствует принцесса Изольда! Да здравствует принц Сагир! По обычаю страны, король отдавал сам жениху руку дочери перед всем народом, и народ ожидал этого с нетерпением и любопытством. Когда вышла принцесса, вся толпа замерла в восхищении,— до того была прекрасна Изольда! Одетая в белоснежное платье, с длинной серой мантией, с роскошным убором на голове, она была прекрасна и молода, как весна, царившая вокруг. Загремела навстречу ей музыка, раздались восторженные крики и песни, посыпались к подножию ступеней полевые цветы, букеты разных трав и разноцветных мхов - бросали всё, чем одарила желанная весна угрюмую родину Изольды. Взяв за руку дочь, король подвел ее к принцу Сагиру. — Благословляю вас, дети мои, на счастливую жизнь, на добро и пользу нашим народам! Вновь загремели трубы, вновь заликовала толпа, славя короля и новобрачных. Весь день и весь вечер шумел и торжествовал народ по всему королевству, а к ночи все собрались к гавани, где стоял королевский корабль, украшенный сверху донизу разноцветными огнями, отражавшимися и игравшими в волнах. Море было спокойно; ясные звезды мирно сияли на безоблачном весеннем небе. На этом корабле принц Сагир и увез Изольду с ее родного острова далеко на юг, в свое королевство. С тех пор прошло несколько лет. Страна, где поселилась Изольда, совсем не походила на ее родину. Снега здесь никогда не было, голубое теплое море ласково омывало цветущие берега, покрытые виноградниками и садами. Жилось здесь привольнее, чем на севере: и море было здесь краше, небо синее, звезды ярче и песни беспечнее. Но и среди приволья, среди семьи и счастья Изольде не хватало покоя. Соскучилась она и по родине, захотелось проведать отца, который становился уже стар. Ранней весной собралась Изольда в путь и поехала. Но чем дальше отъезжала она от дома, тем сильнее и резче дули ветры, туманней и серей делалось небо, становилось всё холоднее и холоднее. На ее родине было еще далеко до весны. Лед в море только что взломался, а берега были покрыты снегом. Но сердце Изольды при виде знакомой картины билось весело и легко. Как обрадовался король ее приезду! — Милая моя Изольда! — говорил он.— Я не ждал уже дожить до нашей встречи. Я становлюсь стар, часто хвораю и боялся умереть, не повидавшись с тобою. Целыми днями и вечерами король просиживал с Изольдой, расспрашивал о ее жизни и рассказывал о своей. Поместилась Изольда в своей прежней девичьей комнате и всякий раз, когда ложилась спать, припоминала всю свою жизнь, начиная с детства, и на душе у нее становилось лучше и спокойнее. Стояла лунная ночь. Не спалось в эту ночь Изольде. Она встала с постели и подошла к большому окну, из которого были видны прибрежные голые скалы, а за ними виднелось родное северное море. «Скоро и здесь наступит весна,— улыбаясь, думала Изольда.— Лед уже тронулся... Скоро появится мох на скалах... зазеленеют поля...» И Изольда с восторгом забывалась в светлых воспоминаниях детства и юности. Припомнилась ей и последняя здешняя весна, когда она была невестой, припомнилась и морозная ночь, такая же лунная, светлая, когда она глядела в это окно и мечтала о свадебном наряде из цветов своей родины. «Белое платье — как снег... серый плащ — как море, а головной убор — как сверкающие иглы мороза»,— вспоминала с улыбкой Изольда. Как она была молода тогда и как легкомысленна! Припомнился ей и жестокий старик, соблазнивший ее убить несчастную цаплю. И многое-многое вспомнилось ей в эти минуты из ее прошлого. Через несколько времени, когда Изольда уже спала в своей комнате, ей вдруг показалось, что ее кто-то будит, кто-то трогает за плечо. Она открыла глаза. Вся комната была залита лунным светом, а у постели ее стояли две большие белые птицы, обратив свои длинные клювы к ее изголовью и смотря на Изольду большими печальными глазами. У одной из птиц на голове был пушистый убор из тонких белых стрелок; другая держала в клюве два красных цветка, звездообразные, с черными как уголь середками. Изольда вздрогнула, быстро поднялась и села на постели, глядя испуганными глазами на птиц. — Возьми эти цветы, принцесса,— вдруг заговорила цапля, роняя цветы на колени Изольде.— Возьми их: они выросли из крови наших братий. Мы принесли их тебе, принцесса! В недоумении и страхе Изольда молчала. — Мы жили свободно и счастливо,— продолжала цапля.— Мы жили бы так и теперь, если бы ты не приказала убить одну из нас, чтобы завладеть хохолком для твоего свадебного наряда. Этот хохолок вырастает у нас только весною, когда мы вьем наши гнезда. Он и для нас тоже свадебный наряд. Знала ли ты об этом, принцесса? Изольда опустила голову. — Ты первая приказала достать хохолок для наряда. И с той поры начали приходить к нам охотники из больших городов, начали убивать нас сотнями, тысячами... Мы всюду искали спасения, но охотников каждую весну становилось всё больше и больше, а нас оставалось всё меньше. Знаешь ли ты это, принцесса? Изольда дрожала и не могла вымолвить ни слова. Цапля между тем продолжала: — Нас избивали без жалости, без разбора. Нас избивали в то время, когда мы вили гнезда, когда кормили наших детей. Мы падали мертвыми и ранеными, истекая кровью, из головы у нас вырывали убор, а наши птенцы умирали от голода... Ты не думала об этом, принцесса? И обе цапли пристально поглядели прямо в глаза Изольде. — Сегодня убиты все остальные... Наш род истреблен... Мы — последняя пара из всех живых, и мы прилетели к тебе, принцесса, прилетели за тобой, чтобы взять тебя с нами и показать, что ты сделала. Кровь наших братий еще не застыла, их трупы еще лежат на земле... Полетим же взглянуть на них, полетим скорее, принцесса. Мы хотим, чтобы ты видела правду. Эти цветы, выросшие из нашей крови, имеют чудесную силу. Возьми их в обе руки, принцесса. Возьми, не бойся. Повинуясь властному голосу, Изольда взяла в руки один цветок и тотчас же почувствовала, как за спиной у нее выросли крылья. Она взяла другой цветок и стала невидима. — Летим же! — сказали цапли. Вихрем закрутился воздух. Где-то далеко, внизу, ревело и бушевало море, свистел ветер, мелькала и кружилась земля, вспыхивала радуга, грохотал гром... — Взглянем на город,— услышала Изольда.— Это центр мира. И принцесса увидала под собой необъятный город, светившийся миллионами огней. Невидимо для других спустились в него три путника. По широкой людной улице суетились, перегоняя друг друга, прохожие, катились экипажи, слышался говор, крики, веселый смех. Беззаботная нарядная толпа теснилась у магазинов, глядя разгоревшимися глазами в широкие окна, за которыми на темном бархате лежали освещенные невидимыми огнями белые нежные перышки, осыпанные бриллиантами. — Как красиво! Как бесподобно! — восклицала нарядная толпа, нарасхват раскупая эгретты[1]. А принцесса думала: «Это мой убор...» — Видишь, принцесса,— говорили цапли.— Видишь, как удачна твоя выдумка? Всем на радость!.. Но летим же к нам, и ты узнаешь цену этой радости. Снова закрутился воздух; всё заревело; всё зашумело кругом; всё померкло. Изольда чувствовала, что она вновь понеслась куда-то ввысь с неимоверною быстротою, всё дальше и дальше, среди туч и вихря, среди непроглядной ночи. Когда забрезжил рассвет и из-за края земли показался огненный шар солнца, путники увидели внизу, под собою, цветущую равнину и берег широкой многоводной реки. Они медленно начали опускаться и, наконец, полетели над самой рекою. Вокруг блистало дивное весеннее утро. Невиданные Изольдой прекрасные цветы, издававшие густой и сладкий запах, росли на огромных деревьях; по толстым стволам вились и переплетались между собою ползучие растения, достигая вершин и перекидываясь густыми гирляндами с одного дерева на другое; внизу развертывались пестрым ковром пахучие свежие травы; по берегам реки шумели мягкой песней высокие тростники; веяло всюду теплом, весною и негой, жизнью и радостью. — Здесь наша родина,— сказали цапли.— Видишь ли ты, принцесса, как прекрасна у нас весна? Слышишь ли нежное плесканье воды, мягкий шум тростников, видишь ли наши яркие душистые цветы, наше жгучее солнце? — Да,— отвечала Изольда.— Я никогда не видала такой прекрасной весны. — А видишь ли ты вон там, среди камышей, среди цветов, среди травы, и вон там, под деревьями, и вот тут, по всему берегу, и повсюду, куда ни взглянешь,— видишь ли ты белые хлопья? — Да, я вижу белые хлопья. — Это не хлопья, принцесса... Это лежат белые цапли. Их убили, чтоб завладеть хохолками... Проносясь невидимо вдоль по реке, Изольда с ужасом озиралась, встречая повсюду, куда лишь падал взгляд, белоснежные трупы с окровавленными головами. — Боже! Как страшно! — ужасалась она. Тысячи птиц валялись среди роскошных благоухающих лугов, многие были уже давно мертвы, многие недавно, многие умирали, взирая на Изольду с молчаливым страданием, раскрыв свои длинные клювы от непосильной предсмертной боли. — Вот цена твоего наряда,— услышала снова Изольда.— Нас убивали, а наши дети умирали голодной смертью. Стала глядеть Изольда вокруг по деревьям, желая найти хоть одно живое существо, услышать хоть один живой голос в этой долине, но видела лишь разрушение да опустевшие гнезда с умершими птенцами. — Еще недавно, принцесса, здесь слышались повсюду крики радости и жизни. Еще не так давно прозвучали первые вопли и стоны. Еще только вчера оглашался воздух криком последних страданий, а сегодня — всё замолчало: наступила смерть... Слышишь ли ты, видишь ли ты что-нибудь, кроме смерти?.. В ужасе и в отчаянии Изольда металась, не зная, куда бежать, чтобы не видеть жертв своего легкомыслия, не слышать укоров совести. Она поняла, что погубила не одну только птицу, как уверял старик, а истребила весь род. Она напрягала все силы, чтобы освободиться, она рвалась и билась и вдруг, взмахнув крыльями, куда-то помчалась одна, без спутников, с неимоверною быстротой, только не вверх, а в бездонную черную пропасть. В глазах у нее потемнело, и она лишилась сознания. ...Очнулась Изольда у себя в комнате на постели. Не сразу опомнилась она от ужаса, который охватил ее душу. Ей всё еще казалось, что она слышит шум тростников и видит реку, цветы и белые хлопья. — Сон! — поняла она, наконец, и облегченно вздохнула.— Слава богу, это был только сон. Встала Изольда бледная, почти больная, и долго не могла успокоиться. Долго бродила она по дворцу, не зная, куда деваться от тяжелых дум и воспоминаний. Стыдно ей было и самой себя и отца, которого она обманула. Затем ее охватила тревога за свою собственную семью, оставленную далеко за морями. Она только на мгновение вообразила себя не принцессой Изольдой, а белой цаплей, у которой дети умирают голодной смертью лишь потому, что кому-то захотелось красивее нарядиться... — Ужас! Ужас! — шептала Изольда в страхе и возмущении.— Ужас! Позор!.. — Я уезжаю домой,— объявила она отцу.— Не держи меня, я не могу остаться ни одного дня. Вели готовить корабль. Я мучусь, я дрожу за своих детей. И Изольда рассказала отцу о своем страшном сне и покаялась в злом поступке. Выслушав ее, старый король поник головою. — Да,— произнес он скорбно и укоризненно,— я не думал, что ты обманешь меня, Изольда. И он начал рассказывать ей, что давно уже слышит, как истребляют белых цапель для украшений, давно негодует на это и что сон ее в сущности правда. — Правда? — ужаснулась Изольда. — Грустная правда! — ответил король.— И птицы гибнут, и человек унижается. Тогда Изольда стала просить, чтобы он научил ее, как исправить или загладить поступок, но король отвечал: — Что сделано, того уничтожить нельзя никаким раскаянием. Раскаяние очищает душу и закаляет ее против новых искушений, но прошедшее — непоправимо. — Клянусь тебе,— воскликнула Изольда,— что никогда и никому я не сделаю более зла во всю мою жизнь! — Этого мало. Мало — не делать зла: нужно делать добро. И только тогда ты будешь счастлива и покойна,— говорил король, кладя свою костлявую руку на голову Изольде и ласково гладя ее по волосам.— В мире и так слишком много страданий, а, причиняя зло хотя бы самому незначительному существу, ты увеличиваешь это зло. А назначение человека совсем не такое. Наутро король провожал Изольду в обратный путь. Она была серьезна и молчалива. На корабле не было ни цветов, ни пестрых огней, как тою весною, когда счастливая Изольда, гордая своей красотою и молодостью, уезжала на новую жизнь в новое королевство. Тогда ей грезилось личное счастье; ей казалось, что и все люди разделяют ее радость, а теперь она уезжала одна, скорбная, одинокая, но с мечтою об общем человеческом счастье. Все люди должны быть счастливы, и всё на свете должно быть добрым. Она возвращалась домой, где остались ее семья и народ. А в народе много было горя, и этому горю она решилась помочь, забывая себя и все свои удовольствия. — Прощай, моя милая дочь! — проговорил ей в дорогу старый король.— Милосердие и добро, с которыми ты едешь теперь, дадут тебе прочное счастье. Когда корабль уже бежал по волнам, удаляясь от острова и уносясь в туманное море, Изольда всё еще стояла молчаливая и строгая, полная надежд на лучшее будущее, но уже не свое будущее, а своего народа. И ей хотелось скорее доплыть, чтобы начать среди людей совсем новую, полную и благотворную жизнь... [1] Эгретты — дамские украшения из птичьих перьев.
